10:00, 05 августа 2025, Бишкек - 24-kg.com , Салия ХУРОВА
Десять лет назад Абдукадыр попал в ДТП. На тот момент ему было 7 лет. Он десять минут пролежал под машиной, его лицо прижало глушителем. Мальчик получил сильный ожог, потеряв часть носа и глаз. После аварии в Германии ему провели операцию и наложили торакодорзальный лоскут на половину лица.
В этом году в конце июля бишкекский пластический хирург Торехан Изтелеу поделился у себя на странице, что планирует провести серию операций мальчику по восстановлению носа. Вместе с командой он решил помочь Абдукадыру, которому сейчас уже 17 лет, на безвозмедной основе.
Доктор Торехан Изтелеу в интервью 24-kg.com рассказал, как решился провести технически сложную операцию, о процессе подготовки и к какому конечному результату стремится команда врачей.
— Можете немного рассказать о себе?
— Меня зовут Торехан Изтелеу. Мне 32 года. Прошел базу подготовки в отделении микрохирургии в Национальном госпитале и самостоятельно начал оперировать с 27 лет.
Сейчас молодежь, которая учится на пластических хирургов, не хочет туда. Все знают, что там очень строго. Они пытаются ротироваться по частным клиникам, многие пишут мне, что хотят попасть на практику, но без ординатуры в микрохирургии я никого не беру. Со мной работают мои ученики, двое уже самостоятельно оперируют, двое еще учатся. Но они все прошли ту школу.
— Почему вы выбрали именно пластическую хирургию?
— Вообще, я хотел стать кардиохирургом. Но семья меня отговорила. Я сменил специальность несколько раз. В одно время начал зашивать нервы, делать операции, выиграл олимпиаду в Казахстане. Меня хотели взять в нейрохирургию на бюджет, но я отказался. Потом узнал об отделении микрохирургии и, будучи студентом, пришел к Мусе Макееву. Записался на его прием, стоял вместе с пациентами в очереди, потом зашел к нему и сказал: «Меня зовут Торехан. Я хочу стать реконструктивным хирургом. Можно мне дежурить в вашем отделении?» Сначала я приходил как санитар, где-то полы помыть, где-то что-то подать, потом меня начали запускать на перевязку. Я поступил в отделение на ординатуру. Когда закончил, хотел остаться, но из-за другого гражданства не получилось, и я ушел в частную клинику.
С Мусой Макеевым я работал короткий промежуток, потому что он работал в своей частной клинике, а мы работали все в отделении. Он всех курировал, наблюдал за нами. В общей сложности я с ним проработал около 9 месяцев.
— Как вы узнали об Абдукадыре и о его случае?
— Каждый год в течение месяца Рамадан я со своей командой оперирую бесплатно пациентов, у которых врожденная патология, заячья губа. В среднем где-то 15 операций. В прошлом году мы прооперировали одного мальчика, который после ДТП остался без носа. Он увидел эту акцию и пришел к нам. Я честно сказал ему, что такие операции не делал, но у меня есть опыт сложных операций, предупредил о всех рисках. Он и его родители мне доверились.
Через полгода после этой операции нам написали родители Абдукадыра и отправили фотографии. Мы с командой все обсудили, подумали, что рано, нужно еще подготовиться, и не сразу дали ответ. Недавно мы решили, что возьмемся. Я предупредил родителей и мальчика, что у меня это второй случай. Они согласились и доверились. Операция и все расходы были бесплатные, они сами сдавали только анализы.
Неделю назад вместе с командой мы провели первую операцию. Она длилась практически 7 часов.
— Сначала я всегда говорю о наихудшем результате и всегда предупреждаю, что это хирургия, здесь может произойти что угодно, никто от этого не застрахован. Потом начинаю настраивать на хороший результат, на хорошую работу. Важен контакт хирурга с пациентом. Как только появляется взаимодоверие, дальше намного легче.
Сначала мы провели консилиум врачей, расписали планы операций, обсудили все риски, осложнения. Я вызвал на помощь своего коллегу Хасана Булатова из Тараза. Он там один из ведущих реконструктивных хирургов. Он больше всего проработал с Мусой Макеевым.
— Что чувствует врач, доктор, когда видит такой кейс?
— Мои первые чувства, когда я увидел эту фотографию, как он живет с этим? И почему до сих пор так ходит? Травма была в 7 лет, 10 лет прошло. Почему ему никто не взялся помочь? Это очень сложно, тем более для подростка, у них с таким дефектом 100 процентов бывают разные суицидальные мысли. Я очень много работал с детьми из детских домов. Даже у детей с дефектом заячьей губы есть мысли о суициде.
— Насколько сложно, с медицинской точки зрения, проводить серию операций?
— Любая большая реконструкция, которая идет в несколько этапов, считается сложной.
При добавлении этапов ситуация усложняется как для хирурга, так и для пациента. С раны все время течет, постоянные перевязки, обработки. Здесь нужно набраться терпения. Больше всего мы готовили мальчика морально, чтобы он был готов к операции.
— Вы можете рассказать какой будет конечный итог?
— Моя цель — максимально сделать его лицо эстетичным. Со своей стороны, что касается носа, я сделаю все возможное. Функционалы мы уже сделали, теперь осталось его эстетически поправить. Подключились знаменитые специалисты, которые готовы помочь на бесплатной основе. Я не знаю, как видео к ним попало, но они связались со мной и сказали, что помогут.
— Как пациент себя чувствует сейчас?
— Мы его уже выписали. Он каждый день приходит к нам на перевязки. Его семья сняла здесь в городе квартиру. Еще неделю он будет здесь, потом отпустим в Джалал-Абад. Второй этап мы планируем где-то в конце октября.
— Что для вас сложнее — технически сложная операция или эмоциональная связь с пациентами?
— Вообще, для меня важна эмоциональная связь с пациентами. Как профессионал, для меня важно постоянно улучшать свои навыки, проводить большие реконструкции.
Если каждый день одно и то же делать, замыливаются глаза, и в один день мы просто начнем давать ужасные результаты. Чтобы такого не было, хирург должен всегда развивать свои навыки, брать разные случаи. Я стараюсь брать сложные кейсы, связанные именно с носом.
Торехан Изтелеу
— Делаете ли вы операции для улучшения эстетики носа?
— В основном каждая операция эстетически функциональная. Например, после травмы выровнять нос, убрать горбинку, уменьшить функционал. Почти 70-80 процентов — это пациенты с нарушенным функционалом дыхания — искривленная перегородка, проблемы с клапанами. А все, что связано с гайморитом и аденоидами, стоит на залоге. У меня есть своя команда лор-врачей, которые этим занимаются.
— Насколько важна поддержка семьи в таком случае, при таких операциях?
— Очень важна, самому пациенту сложно справиться. Просто представьте, с каким увечьем нужно ходить каждый день. Очень сложно адаптироваться в обществе и с кем-то контактировать.
— Почему вы делаете такие операции на бесплатной основе?
— Потому что я врач, а врачи должны помогать. Я, конечно, не против того, что мы должны зарабатывать. У каждого есть свои расходы, но в первую очередь мы врачи.
— А сколько стоит в среднем ваша операция на нос?
— В среднем 240 тысяч сомов. Если вторичные операции после других хирургов, то они сложнее и стоят в 2-3 раза дороже.
— Что вы хотите, чтобы люди поняли, услышав эту историю?
— Хочу сказать, чтобы врачей уважали. В то же время, когда мы решили оперировать мальчика, случилась волна нападений на врачей. Мне было немного обидно.